«Процесс пятидесяти» в значительной степени нейтрализовал одно из важнейших обвинений, предъявленных Тургеневу современной критикой и, в частности, Н. К. Михайловским. Он показал, что гамлетизм Нежданова, расценивавшийся этими критиками как запоздалый рецидив сороковых годов, как показатель творческого оскудения Тургенева, вынужденного якобы бессильно повторять самого себя, являлся чертой, характеризующей настроения отнюдь не единичных представителей раннего народничества.
Среди положительных оценок романа Тургенева, появившихся после «процесса пятидесяти», особое место занимает статья С. К. Брюлловой. Направленная против реакционной политики тогдашнего русского правительства, статья не могла быть напечатана в России и предназначалась для заграничного издания. Но этому помешала неожиданная смерть Брюлловой.
Противопоставляя «Новь» «Бесам» Достоевского и «Обрыву» Гончарова — романам, в которых нигилисты изображались «в самом непривлекательном виде», Брюллова подчеркивала «политическую честность Тургенева, доведенную до щепетильности <…> Россия вспомнит это когда-нибудь с благодарностью, вспомнит, что <…> он первый отделил личный, нравственный характер народников от их политических задач и приемов и, представив их честными, благородными людьми, героями, плюнул в лицо нашим охранителям» (Лит Насл, т. 76, с. 302, 315). В значительной своей части статья Брюлловой являлась апологией соломинского постепеновства «снизу» и напоминала отдельными формулировками собственные тургеневские программные суждения об этом герое, высказанные в известном письме к А. П. Философовой от 11(23) сентября 1874 г. Однако в оценках возможной роли людей соломинского типа в будущем социально-политическом развитии России Брюллова шла гораздо дальше автора «Нови».
Так, например, она писала: «Когда на десять русских придется шесть Соломиных, существующий порядок вещей станет невозможным, и если правительство опоздает реформою, Соломин XX века и его ученик, плутоватый, сметливый и энергичный Павел сознательно, трезво возьмутся за топор. Он не выпадет из их рук, им не нужно будет переодеваться: народ их и без того будет знать, потому они сами — народ. Соломины будут не вожаки, а рядовые революции, которая и возможна — то будет только тогда, когда у ней окажутся такие рядовые» (там же, с. 314–315).
В своей статье Брюллова успешно полемизировала с Михайловским. Явно намекая на его «Записки профана», она писала: «Тургенева упрекают и в том, что он не показал нам raison d’être ходителей в народ, не показал, из чего и как они возникли <…> Но <…> мог ли он это сделать? Во-первых, для этого он должен был бы захватить очень далеко и сказать много такого, за что бы его роман не увидел света; во-вторых, изобразив Сипягина и Калломейцева, он вместе изобразил направление нашего правительства, в котором эти люди играют первую скрипку и создают порядки, вызывающие революционное брожение. В первой сцене слегка намечены некоторые черты этого порядка» (там же, с. 305).
Полемизируя с Михайловским, Брюллова возражала той части народнической молодежи, которая находила, что Тургенев был несправедлив к ней, «оставив без внимания лучшие экземпляры, соединяющие большой ум, большое образование с твердостью воли» (см. там же, с. 304). Имея в виду такого рода упреки Тургеневу, Брюллова добавляла: «Это говорится под сурдинку и, может, выскажется разве в заграничных изданиях» (там же). Это предположение вскоре подтвердилось. Так, самый яркий представитель молодой революционно-народнической эмиграции, Г. А. Лопатин, писал о Тургеневе и его романе в предисловии к сборнику «Из-за решетки»: «Даже такие художники-джентльмены, как Ив. С. Тургенев <…> посодействовали своими трудами искажению, нашего „мученика правды ради“ в глазах нашего общества. Частью недостаток знакомства с последним движением и его представителями, частью условия нашей подневольной прессы принудили даже его избрать своими героями наименьше характерные и многочисленные типы и заставить их действовать самым несообразным, чтобы не сказать смешным, образом…» Далее Лопатин недвусмысленно упрекал Тургенева за «сосредоточение внимания» в «Нови» «на личностях слабых, неумелых, наивных, непрактичных», что привело к «полному исключению личностей умных, понимающих, последовательных, энергичных, деятельных и практичных» («Из-за решетки». Сборник стихотворений русских заключенников по политическим причинам в период 1873-77 гг., осужденных а ожидающих «суда». Женева, 1877, с. XV–XIX). Приблизительно такого же взгляда на роман Тургенева придерживались молодые публицисты народнического направления С. Н. Кривенко и Н. С. Русанов, выражавшие мнения о «Нови» литераторов-народников, издававших журнал «Русское богатство». Первый в беседе с Тургеневым (1879 г.) заявил, что все действующие лица романа, кроме Соломина, представляются ему «ниже обыкновенного умственного уровня» (Из литературных воспоминаний. — ИВ, 1890, № 2, с. 278); второй, имея в виду революционеров-семидесятников, отмечал впоследствии в своей статье «Из литературных воспоминаний»: «Именно потому, что в их среде большинство составляли не Неждановы, а люди сильного ума и удивительной энергии, политическое движение в России приняло к концу семидесятых годов небывалые размеры» (Былое, 1906, № 12, с. 40).
Однако не вся народническая молодежь судила о «Нови» таким образом. М. П. Драгоманов, переславший Тургеневу сборник «Из-за решетки», в котором было напечатано цитированное выше предисловие Лопатина, отмечал в то же время в одном из писем к писателю, что «в молодой женевской русской эмиграции» он знает «людей, которые остались вовсе не недовольны „Новью“» (Революционеры-семидесятники, с. 162). Это наблюдение Драгоманова, относящееся к 1877 г., подтверждается брошюрой Ф. Алисова «Несколько слов о романе „Новь“», вышедшей в том же году в Женеве. Алисов писал, что «все лица молодого поколения», изображенные в романе Тургенева, «заслуживают не только глубочайшего участья, но и глубочайшего уважения». В характерах Маркелова и Машуриной Алисов отмечал способность к самопожертвованию, Нежданову отдавал должное за умение «честно выйти из заколдованного для него круга», а Соломина и Марианну прямо называл «носителями судеб будущего». Характерна также следующая многозначительная реплика Алисова, свидетельствующая о том, что некоторые народники все-таки чувствовали в настроениях постепеновца Соломина нечто родственное своим социально-политическим идеалам: «Не будь цензуры, — отмечал Алисов, — мы потребовали бы, чтобы Соломин заговорил вполне» (см. названную брошюру, с. 5–6, 8).